Мы продолжаем печатать главы из автобиографической книги Каталин Шварц «Девочка, потерянная в Аушвице». В первых главах еще ничего не предвещает трагедии. Зажиточная еврейская семья верила, что их счастье будет длиться вечно. В довоенной Венгрии они чувствовали себя полноправными европейскими гражданами, которым ничего не угрожает и которые вольны сами вершить свою жизнь и строить планы на будущее.

Зажиточная и уважаемая семья

Мне было около семи лет, когда мир, который казался надёжным; мир, который окружал меня теплом и любовью, навсегда разрушился. Девочка, которой я была тогда, никогда не будет той девочкой, хотя прошёл всего год с тех пор, как мы покинули наш дом.

Я родилась в Венгрии 9 октября 1935 года в городе Береттёуйфалу. Там жили бабушка и дедушка: Фаркаш Самуэль Херц и Мария Гач. Моя мама, Роза Райнер, в девичестве Херц, приехала в Береттёуйфалу по соседству с Дебрценом с моими старшими братом: Ласло, который родился в 1923 г. и  сестрой Терезией 1929 года. Мама приехала в ожидании моего рождения, чтобы в это время быть рядом с родителями.

Мой дед со стороны матери, Фаркаш Самуэль Херц, был одним из богатейших людей в округе Хайду-бихар, в котором находился район, где они жили.

Дед занимался торговлей крупного рогатого скота и производством колбасы. Во владении семьи были скотобойня и обширные земельные участки, используемые как пастбища. У дедушки также был роскошный колбасный магазин, популярный в престижном районе Будапешта, хотя его хозяева были евреи.

Под крышей магазина была устроена огромная морозильная камера, в то время как прочие магазины в городе использовали лёд для охлаждения продукции. Дополнительная комната в магазине служила для изготовления колбасы. Моя мама до замужества и все её братья и сестры: Франц, Бэла, Луис, Сара и Хелен, – все помогали в семейном бизнесе: выращивании скота, забое по еврейским правилам, разделывании мяса, в работе на кассе и в распределении продукции по другим магазинам.

Наряду с занятием торговлей дед был активным деятелем в местной еврейской общине и щедро жертвовал на синагогу. Кроме того у него был телефон, номер которого был 3.

Некоторое время спустя мы переехали в маленький городок Кунхегъяс , где жили родственники моего отца Аладара Райнера.

Подобно семье Херц семья Райнер, такая же богатая и уважаемая, впитала в себя культуру Австро-Венгрии, но соблюдала и еврейские традиции. Мой дедушка Липот Райнер и бабушка Терезия Люксембург, владели мельницей, и с её помощью заработали на достойную жизнь.

У моего папы был брат, на два года его младше, доктор Бертлан Райнер, и три сестры: Эма, Мария и Янка. В полном составе семья собиралась в основном по праздникам. Я ясно помню, как на Песах доставали с антресолей красивую посуду, как искали афикоман, помню молитвы.

Дедушка Липот умер, кажется от воспаления легких, за два года до начала ужасных событий в нашем городе.

Моя сестра Терезия, была названа в честь бабушки, которая умерла в 1927 году.

Члены семьи, как все евреи Венгрии, пользовались равными правами, данными им по закону 1867 года. Они были вправе учиться, покупать землю, голосовать на выборах и быть избранными в парламент. Выделяясь во всех областях, как юристы, врачи, коммерсанты, они были объектами для зависти, а позже и для ненависти, но на том этапе ни то, ни другое не выказывалось открыто.

Наш дом был на главной улице Кунхегъяса, рядом с почтой и аптекой. Дом был просторный, и между комнатами были широкие двери, через которые можно было пройти сразу двоим.

У нас были: горничная, кухарка и прачка. Когда я родилась, у меня была няня, которую звали Мария Сабо. Это она сохранила у себя фотографии нашей семьи, хотя она не знала, вернёмся ли мы их забрать. И меня, и моих старших брата с сестрой, — в семье детей всегда одевали в красивую и модную одежду, как и подобает при нашем статусе. Я делила с сестрой большую светлую комнату, почти всю белую с розовыми занавесками, розовыми покрывалами и большим количеством игрушек. Среди них заводная кукла, которая двигалась, когда её подключали к электричеству, для того времени очень редкая вещь.

В гостиной стоял буфет, в нём — хрустальная посуда и фарфор Розенталя. Иногда у нас бывал в гостях городской голова. Мы были частью венгерского общества, но оставались чужаками. Ребёнком я играла только с еврейскими детьми. Антисемитизм все время подспудно существовал где-то рядом, но ещё не поднимал голову.

Узкий коридор вел из дома в магазины на первом этаже. Это были галантерейный магазин и магазин женской и детской одежды. Мама, которая была энергичная очень умная женщина, предложила отцу помогать в магазине, так как дети уже подросли. До замужества мама хотела изучать медицину, как её дядя, доктор Йено Гач, который был знаменитым врачом в Дебрцене. Дядя был известен своим великодушием, лечил бедняков без денег и даже покупал им лекарства за свои средства. Но, однако, бабушка сказала маме, что стоит сначала выйти замуж, а потом учиться. И, действительно, мама познакомилась с папой и вышла замуж. И всю свою жизнь она сожалела, что не изучала медицину.

У мамы был превосходный вкус в одежде, и она открыла в папином магазине отдел женской одежды и свадебных платьев по последней моде. Временами она ездила в Будепешт на двух поездах и покупала там вещи отличного качества, чтобы продавать в нашем магазине. Довольно быстро все женщины высокого положения в городе, в том числе и не евреи, полюбили готовую одежду такого качества. Мама, также, наряжала невест полностью: от обуви до фаты. И, действительно, девушки могли купить у нее все к свадьбе, в том числе красивое постельное бельё. Мама была активистка в женской организации, у которой был маленький филиал в городе, и через эту организацию жертвовала свадебные платья невестам, стесненным в средствах. Моя мама училась у ее мамы жертвовать бедным.

Бабушка заботилась об обедах для студентов, которые каждый день питались в разных семьях города. Также, у своей мамы моя мама училась управлению делами. В первую мировой войну дедушка 6ыл мобилизован и в течении 4 лет бабушка Мария была вынуждена управлять бизнесом сама. Она пользовалась помощью старика-соседа, чтобы он сходил с ней на рынок помог купить коров и телят и разделать мясо. Каждый раз, когда она возвращалась с рынка, говорила своей дочери: «Розинька, удача, что вернулась с миром». Со временем бабушка преодолела свой страх, успешно вела дело и не экономила большого капитала.

Она была исполнена мотивацией продвинуться, накопить  имущество, и на деньги, которые зарабатывала, покупала в самый разгар войны  вещи, земли, красивый дом, в котором восемь комнат. Дедушка не поверил своим глазам, когда вернулся с войны и прибыл в их новый дом.

Задним числом логично предположить, что бабушка покупала так много, чтобы было что оставить после себя в наследство.

Мой отец, Аладар Райнер, изучал экономику в Вене, но не работал бухгалтером, только занимался коммерцией. Он был высокий голубоглазый мужчина, и все его любили. В моих глазах он выглядел как лорд, приятный в обхождении, джентльмен, в полном смысле слова.

С отцом я была особенно близка. Каждое утро папа отводил меня в еврейскую школу, где я училась в начальном классе. У меня был ранец из кожи. Бутерброд, который я получала от мамы, был завернут в выглаженную ткань. «Кати, Катинька, я приду тебя забрать в конце дня», — обыкновенно говорит папа. Поздоровавшись с учительницами, папа меня целует и уходит.

Я и сейчас помню папин поцелуй на прощание  и аромат папиного одеколона у меня в поднятом носу. С самого утра папа одевался в белую рубашку с галстуком, с булавкой посередине, и так, стройный и элегантный, открывал магазин.

Папа был очень щедрый, а мама была бережливая. Папа нас очень баловал и, когда возвращался из Будапешта от своих дел, он привозил нам множество игрушек и шоколада,  в то время как  мама возвращалась из большого города с одним подарком на двоих – мне и сестре. Несмотря на эту разницу, отношения между родителями были чудесными.

Папа был музыкальным, играл на пианино и любил оперетту. Когда ездил в город в копании с мамой, покупал билеты в оперу или театр, и они оба оставались ночевать в гостинице после представления.  Моя сестра прекрасно играла на фортепиано, я — чуть хуже, но мы обе унаследовали от папы любовь к музыке. До сего дня я люблю оперетту и с удовольствием слушаю классическую музыку, которая меня успокаивает. 

Я очень любила своих папу и маму. Мне так тяжело, что я росла столько лет без любви дорогого моего отца и без остальных родственников, которые ушли безвозвратно. Я скорблю о своей большой семье, которая была у меня отнята и мне суждено одиночество.

Фото в публикации из архива Каталин Шварц.

Перевод с иврита — Илана Чубарова.